Из воспоминаний Гуревича Павла Григорьевича, участника ВОВ

П.Г.: - Родился я 15 ноября 1920-го года в Белоруссии, в местечке Ленино Горецкого района Могилёвской области. Родители мои по происхождению крестьяне. Отец работал на кирпичном заводе. Мать была домохозяйкой. У нас была своя хата, участок земли и лошадь. Я был старшим ребёнком в семье, вслед за мной появились сестра и брат. Они погибли во время войны.

В детстве отец всегда говорил мне, что без образования теперь никуда. И я учился. Сначала окончил десять классов, потом в 1939-м году поступил в Горецкий сельскохозяйственный институт. Но пробыл я там недолго. Уже в следующем году в институт пришёл командир из военкомата (тогда офицеры назывались командирами). Объявил, что им нужны кадры для того, чтобы пополнить командирские школы. Мол, стране не хватает командиров. И вот, таким образом, я был отозван из института и направлен Горецким военкоматом в Лепельское артиллерийско-миномётное училище, находившееся в Витебской области.

Воспринял я это нормально. Если страна нуждалась в командирах, то мы, конечно, должны были сделать всё от нас зависящее, чтобы этими командирами стать. А о том, что скоро большая война может начаться и это для неё кадры готовят, тогда, в 1940-м, ещё никто из нас не думал. И даже слухов в моей среде таких не ходило.

Это уже перед самой войной вроде как начали поговаривать, что может начаться что-то такое. И, что интересно, я сам однажды в училище почти предсказал нашу судьбу.

Как получилось. Курсанты проходили на полигоне стрелковую подготовку. Мы там учились вести огонь из 82-мм миномётов и 122-мм гаубиц. Это были гаубицы М-30, для своего времени очень хорошие орудия. У них ствол был установлен на лафете с раздвижными станинами и подрессоренным колёсным ходом. То есть для транспортировки очень удобно. Но, что самое главное, из них можно было вести огонь и с закрытых позиций, и прямой наводкой. Соответственно, многих из нас именно из этих гаубиц учили стрелять.

И вот, я был грамотный малый, хорошо знал правила стрельбы. Нам на полигоне дали задание сделать полную подготовку данных для огня по мишени, находившейся в полутора километрах от нас. То есть и координаты нам дали для этого, и метеорологические условия. Для полной подготовки нужно ведь также направление и силу ветра учитывать, температуру воздуха и всё такое, чтобы рассчитать отклонение снаяда. Кроме того, у нас приборы были - такие же самые, как на войне используются. Тот же хордовый угломер у меня сохранился до сих пор.

И что вышло. Пока не было метеорологических данных, я решил не терять времени, а сокращённую подготовку сделать, то есть без учёта погодных условий. Тем более что полтора километра - не такое большое расстояние, чтобы это могло как-то существенно повлиять на стрельбу. И вот, все уже начали делать полную подготовку, а я сокращённую доделываю.

Ко мне подходит один из командиров, с ухмылочкой говорит:

- Что ж вы, товарищ командир, отстаёте? К полной подготовке надо приступать. Там точные данные, без них в цель не попадёшь!

Я молодой был, горячий, вспылил:

- А зачем мне этим заниматься? Сокращённая и меньше времени занимает, и никаких метеорологических данных не требуется. Разве в боевых условиях нам эти данные будут давать? Но я и полную ещё сделать успею, если так надо:

Время, отведённое на подготовку, закончилось. Нам приказали строиться. И слышу команду:

- Гуревич, выйти из строя!

Ну, думаю: "Сейчас будет мне за то, что умничал. На гауптвахту отправят, а то ещё хуже что-нибудь". Стою я перед офицером, и тут начальник полигона подходит. Спрашивает:

- А этот чего из строя вышел?

- Да вот, наказание ему объявлять буду, - объясняет офицер. - Пререкается со мной. Говорит, дескать, полная подготовка не нужна. А что он ещё может знать, сопляк ведь, только учиться начал!

Услышав это, я разозлился и снова начал спорить:

- А разве в боевых условиях полную подготовку делают?

Начальник полигона окинул меня оценивающим взглядом и говорит:

- Дайте ему сокращённую подготовку и половину времени. Пусть за три минуты подготовит и ведёт стрельбу!

То есть вообще на подготовку пять минут было положено, но я и за три минуты уложился. Начальник полигона проверил мои расчёты и махнул рукой:

- Давай, стреляй!

В гаубицу уже были снаряды заряжены. Я командую:

- Огонь!

Цель представляла собой макет избушки, довольно небольшой. И вот, мой первый снаряд совсем немного не долетел до цели. Второй - перелёт. А от третьего выстрела избушка буквально на воздух взлетела! Прямо в цель!

- Молодец! - похвалил меня начальник полигона.

И больше он ничего не сказал. Я решил, что инцидент на этом и закончился. Вернулся в строй и вместе с другими курсантами пошёл обратно в училище.

В училище нас на следующий день выстроили по случаю какой-то знаменательной даты. И вдруг вижу, сам начальник нашего училища на меня смотрит.

Не успел я это осмыслить, как слышу:

- Курсант Гуревич! Выйти на три шага вперёд.

Я выхожу. Думаю, сейчас и объявят мне гауптвахту. Однако с удивлением слышу:

- Курсант Павел Гуревич за отличную стрельбу награждается именными часами "Павел Бурэ".

Они у меня до сих пор целы и, не поверите, даже сегодня отлично идут. Но, что самое главное, факт моего награждения за стрельбу был внесён в личное дело, и это, наверное, сыграло решающую роль в том, что мне потом доверили гвардейский миномёт "Катюша".

Но вот уже после училища, сразу как только мы на фронт попали, мой земляк из Белоруссии Петька (его потом в другую часть перевили) сказал мне:

- Ты как чувствовал, что война скоро, а там уж полная подготовка не понадобится:

М.С.: - А война как для Вас началась?

П.Г.: - Война застала нас прямо в училище. Мы тогда на полигоне как раз были. И вдруг появляется один из офицеров из нашего училища, расстроенный такой. Мы сразу поняли, что неладное что-то стряслось. А нам уже командуют - строиться, и в училище.

По пути в училище у нас, конечно, разные мысли в голове крутились. Но не верилось в плохое до конца. А там, смотрим, все остальные курсанты уже на плацу. Ну, мы тоже встали в строй. И вот, замполит выходит, фамилию уже не помню, он майором был. Говорит:

- Дорогие товарищи! Началась война. Немцы вероломно напали на нашу Родину. Они уже бомбили Киев, Минск и другие города:

Что я в этот момент почувствовал? Безусловно, определённое смятение возникло. Но бравады было больше. Мы ведь, пацаны, все думали, что получится, как в песне, которую пели в те годы: "И на вражьей земле мы врага разобьём малой кровью, могучим ударом!"

Однако размышлять некогда было. Нам быстро выдали имевшееся в училище оружие и приказали занять огневые позиции юго-западнее училища. Мы начали спешно рыть окопы. Перед нами стояла задача: в случае появления немецких танков и пехоты, любой ценой остановить их продвижение.

Как я узнал позднее, дело было в следующем. В районе Лепеля располагались крупные военные склады. И вот, немецкая группа армий "Центр" уничтожила основные силы нашего Западного фронта в Белостокском и Минском "котлах". После этого фрицы стали продвигаться дальше, в том числе и двигались на Лепель. А наше училище находилось в посёлке Боровка, это как раз под Лепелем и как раз на пути у немцв. Таим образом, мы оказались по сути единственными, кто должен был противостоять им на этом участке.

И вот, нам уже вечером приказ окапываться отдали. За ночь мы вырыли хорошие траншеи, у нас ведь в училище много народа было. И ждём, когда появятся танки.

При этом какое у нас оружие было? Винтовки, противотанковые гранаты, ручные гранаты, миномёты, которыми мы ещё толком пользоваться не научились. Кроме того, были ещё пулемёты "Максим" времён гражданской войны, да и тех штуки три или четыре. В общем, против немецких танков это было не оружие, а смех один. Плюс к тому, проучиться мы успели вовсе не так уж много, танковые атаки отражать мы не умели даже в теории.

Под утро появились немецкие танки, сопровождаемые механизированной пехотой. Они шли буквально лавиной. У меня аж дух захватило! Но, думаю, ничего, остановим вас, гадов. У нас ведь глубокая оборона была - целых три линии. Я ещё даже переживал, что в третьей линии оказался, и мне толком пострелять по немцам не доведётся. Но потом как началось! Танки открыли огонь из пушек, из пулемётов. А мы что? Мы ж мальчишками ещё были, каждому 18-19 лет всего. Нас только стрелять и успели научить. Чтобы прицелиться, курсанты из первых двух линий обороны буквально вылезали на бруствер. Конечно, немцы их тут уже уничтожали. Но, знаете, даже в такие моменты почему-то ещё не думалось, что тебя самого могут ранить или убить. И страха, как такового, не было. И только когда я услышал крики и вой раненых (а стали они отчётливо слышны в грохоте боя лишь к тому моменту, когда первые две линии нашей обороны были практически уничтожены), только тогда я понял, что такое война, только тогда мне стало страшно.

Но страшно-то страшно, а винтовку из рук не выпускаешь, не бежишь. Наоборот, злость охватывает, хочется стрелять и стрелять в этих фашистов. И вот, наши командиры из училища были с нами. Соответственно, отделением, в котором был я, командовал тот же старшина, что и в училище. Его фамилию за столько лет я, к сожалению, уже забыл. Но он казах такой был, усатый, колоритный. Хороший мужик. Во время этого боя всё на нас орал, чтобы на самый бруствер не лезли. Хотел, чтобы хоть кто-то из нас остался жив.

Но тут и немцы, уничтожив первые две линии, перестали вести огонь из пушек, только из пулемётов продолжали постреливать. Представьте только, огромные железные танки идут на тебя, грохочут гусеницами. Стреляют только из пулемётов, да и то больше для устрашения. Но, кажется, что они специально снизили темп стрельбы, чтобы нас живых гусеницами раздавить.

Как теперь я понимаю, у немцев, видимо, насчёт нас другие планы были. Окружать они нас начали и, вероятно, живыми взять хотели. Мы ж курсанты, молодые, здоровые. Нас и для работы какой-то можно было использовать, в Германию отправить:

А тогда, конечно, ужас охватывал. Мы, как могли, палили по ним из винтовок. Но что сделает винтовочная пуля танку? А тут ещё вой раненых не утихает, танковые траки продолжают грохотать... Жуткое ощущение. Безусловно, мы не продержались бы долго. Однако командование сделало всё, чтобы хоть часть курсантов сохранить. Нам на смену прислали стрелковую часть.

Тут немецкие танки и пехота снова открыли огонь в полную силу. Нас уже под плотным обстрелом оттуда выводили. Но, что самое удивительное, я отчётливо помню: мне и моим товарищам не хотелось уходить с поля боя, такая злость была. Отомстить за товарищей, уничтожить этих гадов - вот единственное желание.

Но командование правильно решило, что заменило нас стрелковой частью. Нас ведь как ягнят перебили бы, а толку никакого от этого не было бы. А за товарищей мы немцам чуть позже отомстили, когда командирами стали.

Из курсантов нас только около трёхсот человек уцелело, хотя изначально было около семисот. Нас направили в Москву, а оттуда в Барнаул, где мы и окончили обучение.

Выпускаемся, проходим мандатную комиссию. И я в составе группы из тридцати человек был направлен в Москву, где формировались гвардейские миномётные части. Это были секретные части. У нас на вооружении был гвардейский миномёт БМ-13, который позже в войсках называли "Катюшей". Это было новое оружие, секретное. Мы сами даже поначалу всех тонкостей не знали. Нам сказали, что уже в частях всё детально объяснят. Сформировали батареи, дивизион. И в составе 6-го отдельного гвардейского миномётного дивизиона я был направлен на Волховский фронт.

М.С.: - Что Вам запомнилось из боёв на Волховском фронте?

П.Г: - Прибыл я на Волховский фронт 15 сентября 1941-го года. Командир огневого взвода БМ-13 с каждым из нас побеседовал, поинтересовался, кто из нас где родился, где жил. Конечно, командир взвода делал это не из праздных побуждений. Он сразу объяснил:

- Имейте в виду, мы находимся в лесистой местности. Нам нужны кадры, которые знают такую местность, умеют ориентироваться.

Ну, я сразу сказал, что жил недалеко от леса и ориентироваться умею. Командир взвода аж просиял. Ему разведчики были очень нужны. В Барнауле, окончив училище, я звание лейтенанта получил и назначение на должность командира взвода. Но командир дивизиона, когда ему командир огневого взвода обо мне доложил, переиграл это сразу и дал мне в подчинение отделение разведки. Требовалось срочно разведать огневые позиции, чтобы начать вести обстрел противника.

Ох, скажу, это первое задание чуть всем нам жизней не стоило. Дали мне карту и координаты предполагаемых позиций. Предупредили, что в лесу всё может быть заминировано, что немцы кругом. Но, так или иначе, я со своим отделением до этих позиций должен был добраться и разведать, что там и как. Непростое задание. Впрочем, тогда всё было непростым. Это ж первый год войны, сами знаете, какая ситуация была тогда.

Но ничего, разведчики мои ребята молодые, здоровые. А я умел ориентироваться в лесистой местности. Вот мы и идём осторожно, все на чеку. Лес незнакомый, приходилось очень внимательно по сторонам смотреть, чтобы на мину не стать или на немцев не наткнуться. Искали мы, искали. В конце концов, вышли к нужному месту, отмеченному на карте.

Это поляна была. Нас в училище обучали, как выбирать огневые позиции, как производить стрельбы. И я так прикинул: да, подходящее место. Подходим ближе, видим, из поляны расходятся тропинки. Что-то насторожило меня. И я говорю ребятам:

- Идти строго гуськом за мной. Очень осторожно двигаться, след в след.

Нас семь человек было, мы пошли точно один за одним. Проходим пять метров, видим, справа и слева от тропинки отходят замаскированные проводки. Ребята вроде особого значения этому не придали, а меня сразу холодный пот прошиб. Сделали мы ещё несколько шагов. И точно, видим - мины. Тут уже ясно стало, что шаг влево, шаг вправо будет для нас означать гибель. Даже если не взорвались бы все, немцы бы нас обнаружили, услышав взрывы. Так что этого допускать нельзя было. И я командую:

- Всем аккуратно развернуться на 360 градусов. Задний будет передним, и выходить строго по тропе.

А уже темнеть начало. Но мы кое-как вышли с этой поляны. Дальше надо в часть выбираться. Но ночь ведь почти, темно в лесу. Карта у нас есть, свое местоположение знаем, местоположение части знаем. Но попробуй дойди до туда в темноте, да ещё чтобы ни на какие неприятности не наткнуться.

Но ничего, идём мы и думаем: "А приказ-то мы не выполнили, подходящей огневой позиции в том районе не нашли. Что нас ждёт за это - расстрел или другое наказание?" Но ребята духом не падали. Отборные были ребята, боевые, все, как на подбор, физкультурники. Формировали ведь наши части из лучших молодых людей, которые были призваны.

Кое-как мы добрались до части. Раннее утро было уже. Заходим в штаб, а там на нас все огромными глазами смотрят. Говорят:

- Мы вас уже давопохоронили.

Оказывается, пехотная разведка дала неправильные координаты. У командира дивизиона, когда он нас увидел, что называется, аж шапка поднялась на голове от удивления. Обрадовался он. Ну и мы, конечно, были рады. Ясно стало, что не виноваты мы в том, что не выполнили приказ. Командир говорит мне:

- Отправляй своих ребят отдыхать. А сам пару часов поспишь, и поедешь вместе со мной выбирать огневую позицию. Ты уже командир опытный, тем более и в окопе пороха успел понюхать:

Позицию мы с ним выбрали неподалёку от расположения дивизиона. Всё это второпях делать пришлось, потому что пехота задыхалась, не могла взять населённый пункт на подступах к железнодорожной станции Тихвин. Одна атака, другая, но немцы их все отбивали, и ничего с ними сделать было нельзя. Ну что ж, недолго им было такое раздолье. Выехали наши "Катюши", и мы как дали залп по населённым пунктам Малая Вишера, Большая Вишера - это всё под Тихвином. И после этого залпа сразу наша пехота пошла. Завязалась перестрелка в районе станции Тихвин. А машины наши сразу снялись с огневой позиции, в укрытие отошли.

И вот, за то, что в разведке ребят сберёг, за выбор позиции и за этот залп я был представлен к медали "За отвагу". Правда, вручили мне эту медаль только в сентябре 1942-го года.

А в разведчиках, надо сказать, я пробыл недолго. Когда необходимость в разведывательных действиях подобного рода отпала, командир дивизиона отправил моих ребят на батарею, а меня назначил заместителем командира батареи. После этого выезжали мы ещё несколько раз на огневые позиции, тоже давали залпы. Но не часто это случалось, снарядов к "Катюшам" не хватало. Но, тем не менее, когда Волховский и Ленинградский фронт соединились, я и в боях за Ленинград участвовал.

А в конце апреля 1942-го года я как-то раз возвращаюсь с задания, поставил свою батарею на запасные позиции. И вдруг прибегает связной:

- Товарищ зам. командира, вас вызывают в штаб дивизиона.

Прихожу я туда. Командир дивизиона мне говорит:

- Ну, Гуревич, можешь радоваться. У нас толкового человека запросили в штаб формирования города Москвы. Поедешь туда. С повышением тебя направляем. Заслужил!

Однако до Москвы ещё добраться как-то нужно было. Прибыл я в расположение стрелковой части, стоявшей неподалёку от Ладожского озера. Оттуда меня должны были доставить в Москву на самолёте "У-2". Командир части мне говорит, что самолёт полетит только через два часа, а у них не хватает людей для погрузки продуктов и боеприпасов, которые нужно через Ладожское озеро в Ленинград переправить. Ну, я молодой был, здоровый: раз такое дело, почему не помочь. Отправился на сборный пункт, где машины нагружали. Это как раз неподалёку было. Отработал пару часов, потом снова доложился командиру. К этому времени уже и мой "У-2" на месте стоял. Я на нём долетел до одной из станций. Там меня высадили, и дальше я уже на поезде до Москвы добирался. В Москве я сразу направился в штаб формирования, где и получил назначение командиром батареи на Сталинградский фронт.

Моя батарея к этому моменту уже была сформирована. Но сформирована, действительно, очень хорошо. Ребята разных национальностей, но все спортсмены, все с головой. Отбирались они, конечно, особым образом. Наши части ведь, как я уже говорил, в тот период особыми считались. Секретность выражалась даже в том, что снаряды наши именовались просто снарядами. А мы только первый раз посмотрели на них, поняли, что это ракеты по сути. Но нам сказали помалкивать об этом. Тем более что даже доставляли их к нам в обычных ящиках для снарядов.

Ещё какая деталь, при батарее у меня был взвод разведки. А, кроме того, для контроля за всем мне ещё и СМЕРШевца дали. Это был молодой парень с Украины, чуть выше меня ростом, тоже лейтенант. Его звали Иван Иванович (фамилию не помню). Он как раз должен был за всеми нами следить, чтобы никто в батарее предателем не оказался. Мне это СМЕРШевец сразу сказал:

- Будем работать в контакте.

И, как ни странно, мы, действительно, очень хорошо с ним сработались, даже подружились очень быстро. Хороший оказался парень, боевой, гадостей никому не делал, да и меня не пытался учить тому, как и что мне делать. А то, говорят, некоторые из их брата на такое были горазды. А этот нормальным парнем оказался. Мы его Хохлом называли. Он на это не обижался, наоборот, в отличие от многих украинцев, любил такое наименованием. Ещё в самом начале я его как-то спросил:

- Иван Иванович, а когда вас хохлом называют, вы не обижаетесь?

- Нет, не обижаюсь. Всё правильно, мы и есть хохлы!

В чём ещё секретность наших частей выражалась, кроме СМЕРШевца. Первое время, когда мы выезжали, нас охраняли истребители. Нет, не то, чтобы целыми эскадрильями, но одна-две машины стабильно в воздухе появлялись над нашими огневыми позициями перед тем, как мы открывали огонь. То есть только мы выедем с запасной позиции, им тоже сразу команду дают к вылету.

А дальше что? Приедем мы на огневую позицию. Я, СМЕРШЕВец, командир взвода, ну и ребята наши. Через десять минут после прибытия уже данные все готовы. Даём залп секунд за 10-15. Это зависело от того, какой объект надо уничтожать. Но в основном мы выпускали все 64 снаряда (на каждой установке было по 16 снарядов). После этого быстро возвращались на запасную позицию. Ну и истребители тогда, конечно, тоже улетали.

М.С.: - Насколько я знаю, вы участвовали в обороне Москвы.

П.Г.: - Да, там как получилось. Когда весь наш полк был сформирован, его в полном составе отправили под Сталинград. Настрой у нас всех был хороший: бить врага, чего бы это ни стоило! Однако по дороге нас вдруг остановили. Моя батарея как раз первой ехала. И ко мне подходит полковник:

- Ваша батарея будет возвращена в Москву для обороны города. У нас в столице очень тяжёлое сейчас положение.

И, знаете, что самое удивительное, я ведь тогда даже не знал, какое тяжёлое положение под Москвой и что немцы уже вплотную подошли к столице. В наших частях даже разговоров об этом не было. Видимо, не хотели панику сеять. Ну, как бы то ни было, я говорю полковнику:

- При всём уважении к вам подчиниться вашему приказу я права не имею. Человек я подневольный, вот если командир полка мне прикажет: Договаривайтесь с ним.

Полковник этот сразу побежал к нашему командиру полка. Последний через некоторое время подошёл ко мне, говорит:

- Давай, езжай под Москву!

Значит, в полку у нас, как положено, три дивизиона было. И сам командир дивизиона с основными силами поехал дальше на Сталинградский фронт, а я - столицу защищать. Это ж 1942-й год, приказ Сталина был, чтобы из всех частей, направляемых на другие фронта, отбирать часть сил для обороны Москвы.

В результате приехал я к городу Клину, это примерно в ста километрах от Москвы. Здесь меня сразу прикрепили к стрелковой дивизии. Её командир тут же мне объяснил:

- Мы передадим вас в распоряжение такого-то полка, этому полку, как воздух, надо дать пару-тройку залпов. Немцы сейчас до того оголтело здесь наступают, что не удержишь:

Вроде как это эсэсовские части к Москве прорывались. А эсэсовцы - это такие черти были, что им очень тяжело было противостоять. Ну, мне дали небольшое время, чтобы с полком познакомиться. Командир полка меня просит, мол, готовься побыстрее. А мне-то подготовиться не так уж и сложно, другое дело, что у меня снарядов с собой ограниченное количество. В моей батарее было ведь всего четыре машины. Это двести снарядов на всех, вот и все резервы. Но командир полка отвечает:

- Не ваша забота. Снард мы найдём, было бы кому стрелять! На три залпа я рассчитываю. Давайте первый залп, вот вам координаты.

А в том районе как раз было очень большое скопление сил эсэсовцев. Там и танки были, и пехота на машинах. И надо было, во что бы то ни стало, по этому району в считанные минуты ударить.

Однако это ведь не всё так просто было. Прямо с дороги огонь ведь не откроешь. Надо было выбрать огневую позицию. Тем более что снаряды наши в ту пору на вес золота ценились, нельзя было их тратить попусту. Соответственно, я говорю командиру полка:

- Дайте мне разведчиков, я с ними вместе выберу подходящую позицию. Батарею оставлю под охраной вашего полка. А потом уж и залп дадим такой, что фрицы не зарадуются.

Он быстренько организовал всё это. Дали мне офицера разведки, карту с координатами. Офицер мне объяснил по карте, где наши позиции, а где немецкие. Они очень плотно друг к другу располагались. И я к этому делу предельно аккуратно отнёсся, можно ведь было и в руки немцев угодить. Выбираю примерную позицию. Офицер этот спрашивает меня:

- А дальности хватит?

- Хватит, конечно, - отвечаю, мы ведь и на восемь километров без проблем могли ударить.

В итоге мы подъехали к одному месту, примерно в шести километрах от расположения основных сил эсэсовцев. Я вижу, что огневая позиция подходящая. Говорю офицеру из разведки:

- Отлично, отсюда мы и ударим. Давайте, вы со мной поедете до батареи и обратно. Вы ведь все дороги здесь знаете, так мы быстрее на месте будем.

Когда моя батарея подъехала к месту назначения, все установки были уже заряжены. Я сам на первой установке ехал. И вот, я сказал командиру взвода, где расставить машины, а сам начал данные готовить. Через десять минут я уже сделал все расчёты.

- Так, теперь проверить всё надо, - произношу вслух, мелькнувшую у меня мысль.

А мой командир взвода рядом стоит, говорит, улыбаясь:

- Проверяй - не проверяй, а кругом здесь немцы, не ошибёшься!

У них действительно позиции далеко вглубь уходили. И я подготовил данные с запасом. Скомандовал:

- Огонь! - и через десять секунд вылетело 64 снаряда.

Фрицев так хорошо наши снаряды накрыли, что они буквально с ума сходили. В общем, удался наш удар на славу!

Вот так мы и воевали под Москвой. Когда у нас снаряды заканчивались, командир полка, действительно, доставал их вскоре. Тут надо сказать, что к 1942-му году снарядов для Катюш стали больше производить, чем в начале. Уже после самого первого испытательного залпа "Катюш" по станции Орша, командующий Западным фронтом Тимошенко сообщил Сталину о том, что новое оружие проявило себя хорошо. А Сталин тут же сделал всё, чтобы развернуть производство необходимых нам снарядов.

Правда, недолго пробыл я под Москвой. Только там немного ситуация наладилась, ко мне уже приходит офицер из дивизии, говорит:

- Вам пришло указание направляться в Сталинград.

Значит, снова в путь. Ну, мы с командиром полка очень сердечно попрощались. Остался доволен он моей работой.

М.С.: - Сталинградская битва чем Вам запомнилась?

П.Г.: - В Сталинграде уже похлеще было, чем под Москвой. Прибыл я туда в конце июля, битва тогда только начиналась. Мою батарею сразу включили в состав 62-й армии Василия Ивановича Чуйкова. Это командующий от Бога был, что называется. Без него мы фрицев под Сталинградом не победили бы. Лично я с ним, к сожалению, не соприкасался. Сами понимаете, фигура такого масштаба! У него в штабе было полно людей, и с нами, миномётчиками, работали, конечно, офицеры званием пониже. Но зато я не раз слышал от командиров стрелковых частей, что Василий Иванович появлялся буквально на передовой в решающие моменты сражения. Это, конечно, воодушевляло очень здорово. Ну а наши-то части в основном из тыла огонь вели. Очень берегли в то время "Катюши", боялись, что они в руки немцам попадут.

И вот, доставили нас в железнодорожном составе под Сталинград. Выгружаться мы начали на полустанке около станции Миллерово. Там нас ждали, взвод охраны прибыл. Тем более что ситуация какая была: немцы уже в нескольких километрах от Миллерово находились.

Прибыл офицер, говорит мне:

- Ваша батарея поступает в распоряжение 62-й армии.

Ну, что ж, армии, так армии. Моё дело маленькое. Оставил я батарею на своего СМЕРШевца и командира взвода. Охрана с ними тоже осталась, конечно. А сам поехал в штаб армии получать задание.

В штабе меня принял какой-то генерал. Говорит:

- Майор разведки укажет вам место расположения батареи.

Заехали мы с этим майором в балку в районе посёлка Калач (сегодня это большой красивый город). Балками там называли песчаные овраги, там же пустыни кругом были. В том же районе стрелковая дивизия стояла. Это был один из самых ответственных участков. Я сразу думаю: "Здесь позицию надо хорошо выбирать, а то голову быстро оторвут!"

Связались мы с командиром дивизии. После этого я говорю майору:

- Ну, пошли позицию выберем. Надо как-то обезопасить батарею и выбрать, в какой балке её разместить.

- Нет, сначала обед, - возражает он.

- Какой обед? Без него переживём.

- Нет, я уже сутки ничего не ел, пообедать надо, - говорит майор. - У меня с собой есть кусок хлеба, банка тушёнки и бутылка воды. Давай перекусим!

А я и сам, как утром уехал из батареи, так тоже ни крошки во рту не было. Подкрепились, даже на душе легче стало. Пошли выбирать позицию.

Нашли мы подходящее место. После этого он связался по рации, доложил. Минут через двадцать мы вернулись на прежнее место. Тут уж и машина за майором пришла.

Оставил он мне радиста. Говорит:

- Будешь с нами связь держать.

Уехал майор. Я с помощью радиста дал в батарею зашифрованную радиограмму о своём месте нахождения. Там тогда без шифрования было никуда, немцы все наши радиосообщения перехватывали, у них разведка хорошо работала. Вскоре мне ответная шифровка пришла, радист перевёл её, говорит, что всё нормально, выезжает батарея.

Подъехали ребята. Стоим мы, стемнело уже. И вот, поначалу всё тихо было, только где-то вдали слышалась перестрелка. А потом посреди ночи немцы как открыли по нашим войскам, стоящим впереди, ураганный огонь. Страшное дело!

Меня вызывают к телефону. Слышу приказ: выезжай в такой-то район, чтобы к утру батарея была в боевой готовности. Мол, данные подготовишь, а цели мы тебе дадим, куда стрелять.

Только я положил трубку, как мне уже снова звонят и другой приказ сообщают. Дают мне цель неподалёку от нашей балки. Я думаю: "Вот хорошо, и ехать никуда не надо". Начал готовить данные. По дальности я уже прикинул расстояние, там что-то около пяти километров было. Подготовить всё надо было безошибочно: на этом участке наши и немецкие войска очень близко друг к другу находились. Проверил я свои расчеты, звоню по телефону, докладываю, что батарея готова произвести залп. Мне командуют подождать, залп пока не производить.

После этого вдруг прилетает ко мне командир полка, приказывает:

- Пойдём быстренько на наш наблюдательный пункт, оставляй на батарее командира взвода за старшего.

До наблюдательного пункта было около километра. Дошли мы туда, смотрим. Полковник этот мне объясняет:

- Вот, видишь, что здесь делается. Сюда надо дать посильнее огонька.

А там у немцев и укрепления, и техника - чего только не было: и дзоты, и доты, и танки, и живая сила: Но если Катюшами ударить по ним, так из них просто каша ует! Я быстро позвонил к себе на батарею, передал им данные.

После этого командир полка мне говорит:

- Беги обратно на батарею, всё проверь, чтобы ударить по ним, так ударить!

- Ладно, мы по ним хорошо ударим, - говорю. - Я половину снарядов на фугас поставлю, половину на осколочные, чтобы и фрицам, и технике досталось.

- Вот и замечательно. Минут через пятнадцать - двадцать дать залп сможешь?

- Постараюсь.

Там местность песчаная, ровная, а я молодой был, бегал быстро. Домчался, спрашиваю у своих:

- Данные подготовили, которые я вам дал?

- Да, всё готово товарищ комбат.

Я стал проверять данные по первой и второй установке, а проверять третью и четвёртую поручил своему командиру взвода. Всё отлично, я звоню на наблюдательный пункт, докладываю, что через пять минут дам залп. Полковник доволен, говорит, что будет смотреть с наблюдательного пункта, что у фрицев будет твориться.

И вот, как дали мы! Немцы ни черта не ожидали, что по ним так ударят! Перемесили мы у них там всё. Всё в воздух взлетало, земля горело, металл плавился. У них такой переполох был! Видя это, наша пехота приободрилась и сразу после залпа пошла в атаку.

Батарею после залпа я сразу отвёл на новое место, потому что немецкая воздушная разведка, наверняка, уже засекла её местонахождение.

Потом полковник снова звонит мне, вызывает к себе. Я пришёл, к этому времени как раз затишье наступило. Он рассказал мне о результатах моего залпа. В Сталинграде, к сожалению, мы много залпов давать не могли. У нас ограниченное количество снарядов было. Правда, уже через пару дней мне сообщили, что в таком-то районе есть боекомплект на два-три залпа, надо только доставить. Я сразу доложил об этом командиру полка, мол, у меня техники нет, давайте технику. Снаряды ведь непросто было доставить - каждый по 50 килограмм, два снаряда в ящике. И вскоре получили мы эти снаряды.

Посидел я тогда немного у полковника, потом отправился назад. К этому моменту опять стрельба началась со всех сторон. Он даже сказал мне:

- Если связь из-за чего-то прервётся, сразу бегом беги ко мне, знаешь дорогу:

Вернулся к своим. Пока задания нет от командира полка, надо ребятам дать передышку, чтобы они хотя бы пообедали. Накормил их старшина. Старшина у меня был толковый - татарин Мингазов Мансур Мингазович. Он после войны жил в Татарстане, два года тому назад получил квартиру (президент Татарстана распорядился), и умер почти сразу после этого - через месяц. А до этого мы всё время переписывались с моим старшиной.

К слову, из Татарстана у меня был ещё командир орудия Тахтаров. А шофёр у меня был грузин Джаварнадзе. Разных национальностей были ребята, но все честные, ответственные, со мной считались. Я был так ими доволен, что иногда, когда чувствовал, что ребятам надо дать выпить, то даже свою водку им отдавал и старался, чтобы старшина им выдал что-то дополнительно. Он вообще у меня был скуп на это дело, особо водкой их не баловал. СМЕРШевец в таких случаях говорил мне:

- Ты поаккуратнее, мало ли что.

- Ничего, сейчас можно, - я устраивал им такие праздники, только когда действительно было можно. Надо ж было ребят подвеселить как-то.

А со СМЕРШевцем мы оба отвечали за то, чтобы наши ребята не напивались. Случись что, нас обоих к стенке бы поставили, время ведь сталинское.

Но вернусь к своему рассказу. Накормил старшина ребят и даже по сто грамм им выдал. Так доволен был, когда о результатах залпа узнал. Правда, тут даже я немного недоволен был. Всё-таки нам в любую минуту могли дать команду новый залп готовить. Но ребята молодые были, им сто грамм, что слону дробина.

Что ещё сказать на эту тему. Водку мы выдавали бойцам не каждый день. Умные командиры вообще выдавали её своим солдатам только перед атакой, перед наступлением, ну и в выходной день, если затишье. Водку старшина получал из стрелковой части, которую мы поддерживали. Он ездил туда раз в неделю. Продукты тоже оттуда привозил.

Офицеры получали наркомовский паёк: сахарный песок, масло сливочное, крупы, табак или папиросы - "Беломор-канал" или "Гвардейские", иногда "Казбек". Большую часть своего пайка я отдавал своим солдатам. Зачем мне все эти продукты были, а они физически работали, снаряды таскали. Я чувствовал, что им это нужнее, а они за это берегли меня. Солдаты получали махорку. Насколько я помню, в Сталинграде это витебская махорка была. Солдат, надо сказать, мы кормили хорошо, старшина старался доставать.

М.С.: - Каким было окончание Сталинградской битвы? В последние месяцы советские войска уже начали, как следует, теснить немцев?

П.Г.: - Да, уже в ноябре немцам очень здорово доставалось. 23 ноября Юго-Западный фронт должен был соединиться со Сталинградским около посёлка Калач. Там мы как раз замыкали кольцо окружения, в котором оказались главные силы гитлеровской группировки. Мне об этом сообщили, когда я пришёл на наблюдательный пункт. И пехота на нашем участке должна была пойти в атаку точно после залпа нашей батареи.

Артподготовка тогда с нашей стороны была мощная - минут сорок длилось, аж было небо в зарево, как будто горит всё! И вот через сорок минут я дал залп вглубь позиций противника. Я старался залп очень чувствительный дать, чтобы деморализовать немцев окончательно. Так и получилось, их ведь сначала артиллерия долбила, потом ещё и Катюши. А после этого сразу пехота в атаку - по нашему сигналу. Причём пехотинцы даже с оркестром наступали, чтобы окончательно врага деморализовать. Знамёна развеваются: И удалось тогда нашим пехотинцам разорвать южную и северную немецкие группировки под Сталинградом. Вот тут уже чувствовалось, что идёт к победе.

Самое интересное, пригласили меня недавно выступать перед телевизионщиками в Музей Великой Отечественной войны. А там вместе со мной выступал один подполковник. Оказалось, он как раз тогда в пехоте на моём участке служил. Он тогда так обрадовался: "Так, оказывается, это по сигналу твоей батареи мы в наступление пошли!"

Но, вообще, из-за дефицита снарядов нам удавалось производить залпы гораздо реже, чем хотелось. К примеру, за весь январь 1943-го моя батарея сделала только восемь залпов.

31 января 1943 года сдалась южная группировка и сам Паулюс. Гитлер как ни старался, подкрепления им бросал, воздушный мост организовал, но ничего у него не вышло, только самолётов много потерял. А когда 2 февраля уже и северная группировка была разбита, тут по всей Германии траур был:

Пленные немцы шли колоннами, как стадо овец, обмороженные, напуганные. После их капитуляции под Сталинградом собрались мы с моими бойцами в большой землянке. Там горела коптилка бензиновая из гильзы. И один солдат мне говорит:

- Товарищ комбат, вы нам рассказывали, что стихи писали, когда учились на гражданке. А может, напишете о нашей победе под Сталинградом?

Я согласился. Они мне помогали, и мы буквально за час создали стихотворение. Его начало было таким:

Сталинград. Победа нам в огне досталась.

Легендарная "Катюша" помогла.

По полям, лесам, болотам пробиралась,

По тропинкам узким каждого села.

Бойцы очень просили меня, чтобы я из него сделал песню. Исполнил их наказ я только 60 лет. В газете мне случайно попалась фамилия самодеятельного композитора Аркадия Гуревича. Я списался с ним, оказалось, что он мне не родственник, а просто однофамилец. Но он проникся моими стихами и написал песню. Её впервые исполнили в 2005-м году в Рославльской гимназии, но моим сослуживцам уже было не судно её услышать.

М.С.: - После капитуляции немцев под Сталинградом Вы там ещё долго оставались?

П.Г.: - После окончания битвы я оставался в Сталинграде ещё около двух месяцев, чтобы добивать остатки войск противника. Некоторые фашисты были такими упёртыми, что даже в этих обстоятельствах не хотели сдаваться.

Самый опасные эпизод из тех боёв случился, если мне изменяет память, 7 или 8 февраля. Наша батарея по-прежнему размещалась в районе посёлка Калач. К этому моменту небо над городом уже патрулировали наши самолёты, и мне доложили, что в трёх километрах от нашей батареи в засаде стоят замаскированные немецкие танки. Я тут же послал туда батарейную разведку. Они вскоре подтвердили, что, действительно, немецкие танки в засаде.

И тут меня вызывают на наблюдательный пункт штаба. Ну, благо он рядом, бегу туда. Там начальник артиллерии меня спрашивает:

- Ты уже в курсе дела?

- Да, - говорю, - моя разведка уже подтвердила. Немецкие танки в засаде.

- Хорошо. Тогда беги на батарею. Танки вечно стоять не будут, в конце концов, они на вас пойдут. И ты имей в виду, выбор у вас один: жизнь или смерть. Гвардейцы твои стойкие ребята. Можешь объяснить им, что находитесь в таком положении. Готовь поточнее данные. Но и технику готовь к взрыву.

Здесь надо сказать, у нас приказ такой был: если что, Катюши взрывать, чтобы они врагу не достались. И в каждой машине у нас было взрывное устройство. Остаётся командир орудия в машине и шофёр, держат машину на газу. Я своим заранее команду дал: в случае промаха все должны уйти, отстреливаться. А командир орудия вместе с шофёром должны были поджечь бикфордов шнур. Ну, он десять сантиметров в кабине, быстро горит. Коснулся огонь контактов, сразу взрыв, и всё взлетает в воздух вместе с теми, кто в машинах. И у нас уже все были готовы к этому. Я сам стоял возле первой установки. Если что, взорвался бы вместе с ней.

Но умирать, конечно, не хотелось. Подготовил я данные, перепроверил десять раз. Пересмотрел все четыре установки. Спросил у каждого из наводчиков, готовы ли они. Сам стал у первой машины. "Ну, - думаю, - теперь уж от нас самих наша судьба будет зависеть".

Слышу по рации, мне кричат с командного пункта:

- Идут!

Тут я даже не ответил, сосредоточился. И вижу, шесть танков, не спеша, грохочут гусеницами. "Тигры". Там песчаная почва была, они не могли особо разогнаться. Я пропустил их немного вперёд, а потом кричу:

- Огонь!

И через 5-7 секунд сразу как вылетело 64 снаряда осколочного и фугасного действия, чтобы и танки уничтожить, и пехоту, которая их сопровождала. Пять танков сразу загорелись, как свечки, и буквально взлетели на воздух, у них боекомплект сдетонировал. Шестой танк задымил и, отстреливаясь, свалился в ров. Наши добили его гранатами.

Правда, один снаряд из пушки этого танка всё-таки угодил в 3-ю машину нашей батареи. В результате был смертельно ранен командир огневого взвода лейтенант В.И.Сафонов, тяжело ранен командир орудия, ранены водитель машины и наводчик.

Но, тем не менее, уничтожили мы эти шесть танков. Уже 10 февраля (всего через три дня!) меня вызывали в штаб армии и вручили за уничтожение танков орден Боевого Красного Знамени. Сафонова посмертно наградили орденом Отечественной войны 1-й степени. Весь остальной состав батареи также получил ордена и медали.

После этого я, как уже говорил, ещё долго оставался в Сталинграде. Весь город посмотрел, как его немцы разрушили. Видел и Дом Павлова, там тогда одна коробка оставалась.

М.С.: - Это здание уже называлось тогда Домом Павлова?

П.Г: - Нет, во время битвы это здание Домом Павлова никто не называл. Такое название потом уже появилось. Но Павлов - герой, он с небольшой группой дом захватил. А до этого там ведь немцы располагались. Из этого здания вся площадь 9-го Января простреливалась, очень важный был объект, серьёзно помог он в нашей победе. Поэтому правильно назвали Домом Павлова.

И вот, после официального окончания битвы моей батареи приходилось уничтожать узкие укрепленные точки, доты, дзоты. Там отборные были головорезы, несмотря ни на что сопротивлялись, гады. У меня тогда был приказ экономить снаряды. Действительно, даже на мощный дзот достаточно 16 снарядов. Я готовил данные очень точно, чтобы наверняка попасть. Перед укреплениями у них, конечно, охрана была. Но я очень быстро подъезжал почти вплотную, Катюша уже заряжена была, и как стебану! Снаряды были поставлены на фугас, от укреплений противника только щепки летели! И вот так я около двух месяцев их добивал. Как ударишь, живого места не остаётся.

Среди сопротивлявшихся до конца были и румыны. Помню, когда их взяли в плен, один из них говорит:

- Покажите адскую машину, которая по нам так ударила. Увидим, там не страшно и умирать будет!

Когда мы добили остатки, сопротивлявшихся гитлеровцев, я получил команду собрать батарею и приготовиться к отбытию на Крымский полуостров. Там нам предстояло освобождать Севастополь, Симферополь и ряд других городов.

М.С.: - В каких условиях Вы жили в Сталинграде?

П.Г.: - В Сталинграде мы жили в жутких условиях. Во-первых, это открытое место, кругом песчаная степь. Во-вторых, морозы были сильные. Пойдёт дождик небольшой, потом мороз как ударит! Даже до 43 градусов доходил. Но мы были молодёжью сильной, здоровой, всё терпели. Рыли землянки для личного состава. В балках прятались, там их много было, балка это ведь, по сути, ров обыкновенный, заросший кустарниками. Тяжело, конечно, было.

Правда, в начале 1943-го нам всем, наконец, выдали тёплое бельё, а командирскому составу - даже шубы, рядовым - тёплые шинели. Кроме того, валенки выдали и портупеи с ремнём. Шубы у нас были хорошие, из белой овчины.

М.С.: - Я слышал, что немецкие снайперы как раз охотились за "белошубниками", понимали, что это командиры, и уничтожали их в первую очередь. Сталкивались с этим в Сталинграде?

П.Г.: - Нет, в Сталинграде немецкие снайперы на передовой работали. А "Катюши" ведь всегда позади передовых позиций находились. Вот когда мы уже после битвы с пленными фашистами сталкивались, они, как увидят белую шубу, называли нас "адскими командирами". Ну, я уже рассказывал про "адскую машину".

Надо сказать, и без снайперов немцы постоянно следили за "Катюшами". Мне и СМЕРШевец наш Хохол постоянно об этом говорил.

Расстался я с ним в январе 1943-го. Попали мы с ним под бомбёжку. Ивана Ивановича ранило. Его медики подобрали, а мне на батарею нужно было бежать. Потом узнавал про него, оказалось, в медсанбат его отправили. Я пробовал его искать, но ведь медсанбаты постоянно перемещались. Да и нашу батарею вскоре перебросили из-под Сталинграда.

Правда, у Ивана Ивановича был мой прежний адрес. Я надеялся, что всё с ним нормально, и он спишется со мной после войны. Но когда я приезжал после войны к себе в Белоруссию, спрашивал, никаких писем не было.

Что ещё интересно. В нашем местечке Ленино директором школы был Московский Владимир Иванович. Он был очень толковым мужиком и во время оккупации оказался в числе руководителей местечка. Авторитетом у немцев пользовался, но при этом и за жителей всегда заступался, берёг их, помогал, чем мог. И когда наши пришли, всё местечко было за него, поэтому ничего ему не сделали, никак не наказали. Вот, значит, и так вот бывало.

М.С.: - А Вы сами за время войны получали ранения или Вам везло в этом отношении?